Несмелов Арсений.
Тихвин
Посвящается П. Любарскому
Глава 1
1
Маленький ленивый городок,
Снежный, синеватый и лукавый,
Под ногой свежо хрустит ледок,
В высоте златятся свечи-главы,
И плывет на волнах красной лавы
Солнышко — корабль усталый в док.
Отзвонили. Женский монастырь
За рекой волнами затихает.
Собрались собаки на пустырь;
Жмутся, вьются, ни одна не лает,
И ползет с Заречья нежилая
Тишина — осенний нетопырь.
Засветились окна. Силуэт
Сдернул занавеску на окошко.
Вздрогнул луч, вонзив в сугроб стилет.
Прошмыгнула зябнущая кошка,
А метель скользит сороконожкой
И порывом звякает в стекле.
Я иду с вокзала. Петроград
Бросил поезд в зимние просторы...
Вон огни вагонные горят
Сквозь стекло, задернутое в шторы,
Но уже иные в сердце шпоры,
А во рту мороз — как виноград.
Скрип полозьев. Обувь просквозив,
Холод жжет неопытные пальцы,
Но — конец, приют уже вблизи:
Скоро в тихом бабушкином зальце,
Где в углу, как призрак, дремлют пяльцы,
Буду пить какао тетки Зи...
2
Утром солнце в замерзших стеклах
Водит танцы игруний-искр.
Печку, гремя, затопила Фекла,
Выбросив вьюшки копченый диск.
Холод рубашки приятно зябок,
Дрожкую бодрость когтит мураш.
Мускул бицeпса, как крепкий яблок, —
Что же под вечер, коль так с утра?
Даже вода, где ланцеты льдинок,
Кажется нежно зовущей в бред.
Отблески солнца и блеск ботинок
Радуют, ровно в осьмнадцать лет.
Булка и масло. Скрипящий творог.
Скромный племянник, крепыш бутуз.
Мир осязаем, он прост и дорог,
Сердце же — дерзкий козырный туз...
Ешь, словно пишешь (уписан коржик),
Губы танцуют, в глазах усмех.
Каждая радость здесь как-то тверже:
Всё для тебя, если сам для всех.
3
В переулке тишина мороза,
Белый, ровный, безмятежный блеск,
А на небе золотая роза
Или Спас на белом корабле.
Скатанный метелью, не раскатан,
Лег пушисто путь к монастырю,
Что, прижавшись к розовому скату,
Смотрит на вечернюю зарю.
Не ему несу свое веселье,
Твердость щек и кровь озябших губ,
Пробираясь межсугробной щелью
К флигелю, зарытому в снегу.
4
В сенях приятный запах ветчины,
Согретых шуб и пирога с капустой.
В столовой им сейчас увлечены,
И потому пока в гостиной пусто...
Стремительно отброшены драпри.
«Конечно, вы! Я знала, знала очень:
Вчера о вас держала я пари».
Сверкнувший взор на миг сосредоточен
В моих глазах — и быстрый взмах ресниц...
В столовую, уже надев личину,
Вступаешь ты походкой баловниц,
Танцующих старинный танец чинный.
Там папенька, веселый казначей,
Уже пять раз заглядывавший в стопку,
Предложит мне великолепных щей
И вышибет ударом ловким пробку.
Он говорил: «Помещик и гусар,
На этот лад подобен будь индейцам».
(Его сожрал какой-то комиссар,
Назвав тупым и злым белогвардейцем.)
Глава 2
1
У меня был в городе дружок,
Послушник монаха Питирима:
Волоса он подрезал в кружок
И мечтал о катакомбах Рима.
В длинной рясе, бледный и худой,
Он, таясь, лепил «богов» из глины
И талант свой называл бедой,
Искушеньем — замысел орлиный.
Но стихи (тогда явился Блок)
Завладели робостью монашей,
И, ревнуя иноческий срок,
Опускал он взоры перед Клашей.
2
Когда он лепил — пальцы
Блуждали по глине, как смычки по струнaм,
И в маленьком зальце —
Как в замке казалось нам.
Казалось, монах оттуда,
Где прожил огромно лет,
Принес золотое чудо:
Улыбку, печаль, привет.
И в глине (в унылом тесте,
Как в грубо кошмарных снах)
Рыдал о светлой невесте
Худой молодой монах.
И в комнате, тихой очень,
Такой голубой сейчас,
Размерен, суров и точен,
Шел творчески строгий час.
Кончал. Вытирал монашек
О мокрую ткань ладонь,
А там, на доске для шашек,
Сверкал голубой огонь.
И, в сердце взглянувши чисто, —
О, как этот взор звучал! —
Отрок с руками артиста
Клал уставной начал.
3
И когда трезвонили к вечерне,
Руку он мне торопливо тряс.
Но была походка всё невeрней
Под полами вздрагивавших ряс.
Послушник в конической скуфейке
Уходил и там, в монастыре,
Принимал свечу от скромной швейки
Перед Спасом в старом серебре.
А потом в своей убогой келье,
Лишь старик уснет, угомонясь,
Он вступал в высокое ущелье,
Как в свой замок следовавший князь.
Музыка, плывущие напевы
Заскользивших в памяти стихов
И светящий властный образ Девы
В остриях утонченных грехов.
Разговор о городе-гиганте,
О свободе смелых и простых
И мечты о радостном таланте
В ореоле радуг золотых.
Глава 3
1
Теперь всё это давний случай,
Десятилетье протекло, —
Где ты теперь, жива ли, Кло?
Но образ твой из струн созвучий,
Как лунный диск над дымной тучей,
Встает, светя в мое стекло.
Ты так мила. Любила Блока,
Мечтала вдаль, грустя светло,
И ты не Клавдия, ты Кло,
Ты прилетела издалёка,
Где паруса под визгом блока
Срывают пены белой клок.
О радость — целовать без думы,
Любить, жалеть, жестоко взять,
Что будет муж, отец и зять,
Что будет сонный и угрюмый
В гросбухах вычеты и суммы
В итогах бисером вязать.
Мой сладкий Кло, смешной котенок,
Каких не знали мы затей.
(Теперь... ты мать своих детей!)
Твой аромат был сладко тонок,
Он шел от юбок, от гребенок,
От острых, в крапинках, ногтей.
Те память дни приносит близко,
Иду в былое, в тайный лаз.
Ведь счастье только для пролаз,
А ты, мой сон, не одалиска,
Ты — Клаша, Клаша-гимназистка,
И перешла в последний класс.
Глава 4
1
Когда наметало снeга
Почти до самых сеней,
Как сладко лететь с разбега
С горы под прыжки саней.
Как облако, паром мерин,
Лишь слышен тяжелый храп,
Но рaзмах его умерен
Под сенью сосновых лап.
У леса, где встали сани,
Где выше звезды слеза,
Вновь просят уста касаний
И взоров хотят глаза.
И смех твой прекрасен, детка,
В вечерний хрустальный час,
И сыплет, качаясь, ветка
Свой розовый снег на нас.
И к городу снова мчаться,
И чувствовать тонкий плен,
Коленями вновь касаться
Согретых твоих колен.
А колокол, словно било,
Гудит, хрустали дробя...
И надо же, надо было,
Чтоб он полюбил тебя!
2
Что поделать, Кло — простая барышня,
А ее папаша — казначей.
От реки, где ива и боярышник,
Не уходит далеко ручей.
А монашек, Васенька-ваятель,
Как его мы звали меж собой,
Знал уже, ее послал Создатель,
Называя девушку — Судьбой.
Что ж, любовь для сильных путь веселый,
Хорошо, когда любовь проста,
Но есть странной жизни новоселы,
Их любовь — страдания Христа.
Девушке не умной и не глупой
Эта страсть была как острие,
Быть любимой свято — слишком скупо
Радовало, бедную, ее.
А монашек был уже безумен,
Он пугал избранницу свою...
Почему тогда отец игумен
Не швырнул его в епитимью!
3
Когда в голубое окно
Лучи наклоненные влиты
И стелет лучи полотно
На своды и темные плиты,
Когда, зажигая фонарь,
Безумие хмурое бредит
И вновь посылает звонарь
Тяжелые возгласы меди, —
Монашек покинул кровать
И петлю швырнул на стропило.
Душа не могла оторвать
Тот образ, который любила.
И черная ряса его
Под трупа фарфоровым взглядом
Висела печально, мертво
На гвоздике рядом.
4
Прекрасный, смешной и больной,
Святой — говорили иные,
Он крылья пронес надо мной
И канул в поля ледяные.
Что девушка? Разве она
Источник щемящих событий.
Над кем тяготеет луна —
Вовек не уйдут от судьбы те...
Великий обманов исток,
Сквозных отражений светило,
А сердце глядит на восток,
Пока его смерть не смутила.
И умер. И город потряс
Своей исступленной кончиной.
Под шорох влекущихся ряс
Был брошен без пенья и чина.
Глава 5
1
Бедная нахмуренная Кло.
Все кричали: вот его убийца.
От людских упреков, как стекло,
Может наше сердце раздробиться.
Прячась днем, а вечером у нас
Ты рыдала, детски сжавши руки.
Сколько дней не ведала ты сна,
Сколько дней проплакала от муки.
Эта смерть тебя приподняла
И качнула в сторону иную,
И прошила страшная игла
В детском сердце полосу стальную.
Жизнь прошла — годами затекла —
И в песке безмолвия зарыта,
Но сегодня память извлекла
Этот хлам угаснувшего быта.
Снова в сердце стойкий холодок,
И опять — измученный, неправый —
Я влюблен в старинный городок,
Снежный, синеватый и лукавый.
Слушаю призыв монастыря,
Силуэты вижу в желтых окнах,
И алеет зимняя заря
В облаках на розовых волокнах...
|