СВЯЩЕННИК ИОАНН ЛЕБЕДЕВ

ДЕВИЦА ВЕРА АЛЕКСАНДРОВНА МОЛЧАЛЬНИЦА

Современная икона Веры Молчальницы.

В ШЕСТИ верстах от Новгорода, на север, лежит Сыркова пустынь, или Сырков девичий монастырь. Здесь-то, в течение почти 23 лет безвыходно, в посте и молитве проводила жизнь свою достойная блаженной памяти девица Вера Александровна.

Различными путями Господь ведет нас к наследию Царствия Небесного; различные и подвиги, с своей стороны, принимают на себя внемлющие призывающему гласу Господа. Жизнь девицы Веры ясно показывает, до какой степени человек может отречься мира и себя самого, дабы последовать Христу. Посему долгом считаю в кратких словах сообщить о ней, что известно мне, как служащему при сем монастыре и в течение 15 лет духовнику ее, и что, наконец, сообщено мне, еще живою, келейницею ее и другими достоверными людьми.

Кто была Вера Александровна, откуда родом и кто были ее родители, это доселе остается тайною. Многие знали ее, но едва ли кто из них знал ее род и происхождение — разве только блаженной памяти графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, которая приняла в ней особенное участие при определении ее в Сырков монастырь.

До 1834 года Вера Александровна едва ли была известна в Новгородской губернии. В этом же году она явилась в г. Тихвин под именем странницы Веры Александровны. Здесь нашла она себе христианский приют у известной набожностию девицы, тихвинской помещицы Веры Михайловны Харламовой, у которой она прожила около трех лет. Постоянным занятием ее были: непрестанная молитва, чтение Божественного Писания и ежедневное хождение в храм Божий. Редкий из жителей г. Тихвина не видал ее, иногда и без службы, ежедневно стоящею на коленях в притворе храма Тихвинского монастыря пред чудотворною иконою Тихвинской Божией Матери. Из Тихвина Вера Александровна ходила для молитвы в соседние монастыри: Введенский женский, Беседный Дымский, Зеленецкий и Александро-Свирский. В последнем узнав, что Олонецкой губернии в Винницком погосте находится страждущая, около 40 лет сляченная дьяческая жена, Вера Александровна отправилась туда и прожила у ней целый год, то прислуживая больной, то утешая ее в несении креста, дарованного ей Господом. Наконец, увидев веру сляченной и спокойствие духа ее в страданиях, она возвратилась в Тихвин к Вере Михайловне.

Подражая святым подвижникам и помня слова Апостола: аще исповедаем грехи наша, верен есть Господь и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды (1 Иоан. 1,9), она не только каждый год, но и каждый установленный Церковью пост говела, исповедывалась и приобщалась Святых Таин. Благодатное настроение духа и строгая жизнь Веры Александровны обратили на нее внимание многих: многие, желая насладиться назидательною беседою с нею, искали знакомства с нею; но она удалялась знакомства.

В1852 году Вера М. X., в бытность свою в Сыркове, сообщила мне, что Вера Ал. — девица; а затем рассказала следующий случай с нею. В последний год пребывания своего в Тихвине Вера Ал. в Петров пост говела при тихвинском Большом монастыре и на последних днях сего поста, по строгом приготовлении, исповедалась и удостоилась за позднею обеднею принятия Св. Таин. Во время совершения литургии в диаконике находился тихвинский помещик Ив. Н. М. У него родилось желание знать, кто сего дня приобщался. В этом намерении по окончании литургии, когда иеромонах употреблял Св. Дары, пономарь читал благодарственные молитвы, а Вера Ал. вне алтаря слушала их, Иван Николаевич М. подошел к северной двери и вдруг, сверх чаяния, увидел причастницу в молитвенном положении, окруженную каким-то особенным светом.

В недоумении и страхе он обратился назад, — и когда служащий употребил Св. Дары, спросил его: «Батюшка! Кто у вас сегодня приобщался Св. Таин?» Иеромонах сказал: «Странница Вера Александровна; неужели вы ее не знаете! Она, как и вы, постоянно ходит в церковь». — «Не могу согласиться, чтобы это была она, — это подобие Ангела, окруженного Божественным светом», — отвечал Ив. Н. М. «Не могу оспаривать я ваших слов, — заметил благочестивый старец, — девица Вера Александровна по жизни, может быть, действительно недалека от лика св. Ангелов». — Когда же иеромонах, сделав отпуст, подал животворящий крест поцеловать причастнице, за ним вышел и Ив. Н., дабы поздравить Веру Александровну с принятием Св. Таин; но тут уже нашел ее в том виде, в каком знал ее странницею*.

Слухи о строгой жизни и подвигах Веры Александровны, особенно о последнем обстоятельстве, с быстротою начали разноситься повсюду. И это обстоятельство побудило смиренную рабу Божию Веру оставить Тихвин.

Из Тихвина Вера Ал. направилась к г. Валдаю. Прибыв в погост Березовский Рядок, она пожелала здесь выслушать службу — это было в субботу. И потому остановилась здесь ночевать. Ночной приют дал ей тамошний крестьянин Прокопий Трофимов. Выслушав вечерню в церкви

Божией, Вера Ал. в доме крестьянина, далеко за полночь, занималась молитвою, вычитывая каноны, положенные на воскресный день. Потом, немного подкрепив себя сном, с первым ударом колокола отправилась к утрени. Литургию она слушала с особенным вниманием. По возвращении из церкви хозяин дома спросил, понравилась ли ей служба в их церкви. Оградив себя крестным знамением, Вера Ал. сказала: «Счастливы вы! Прекрасно и с благоговением отправляется у вас в церкви служба Божия, а потому-то и церковь была полна народом. Утешительно видеть, как выражались чувства молящихся. Крестьянину, обремененному работами, редко удается быть в храме Божием; но зато, когда бывает в нем, с какою открытою душою предстоит он Господу! В это время он весь в Боге. Правильное изображение креста и поклоны его доказывают, с каким чистым сердцем он приносит благодарение Господу за ниспосланные благодеяния и молит Его о будущих. Вы не подражаете людям нынешнего века, которые не хотят или аже стыдятся правильно изображать на себе крестное знамение; поэтому и молитва их едва ли бывает угодна Богу, по слову св. пророка Иеремии: всяк, творяй дело Божие с небрежением, проклят есть (Иер. 48,10)». Потом Вера Ал., по предложению хозяина подкрепив себя постною пищею, стала собираться в путь. Но крестьянин Трофимов и набожное его семейство убедительно упрашивали ее, чтобы она пожила у них, почитала им книг Божественного Писания и поучила их жить по-христиански. Вера Ал. удовлетворила их общей просьбе.

Чтобы доставить ей спокойствие, для нее отвели маленькую отдельную избушку, где и поселилась Вера Александровна. Отсюда никуда не выходила, кроме храма Божия. Посетителей вовсе не принимала к себе, кроме малолетних детей: их по временам она созывала к себе, наставляла, как надобно ограждать себя крестным знамением, учила молитвам, а некоторых и грамоте, рисовала для них простые картинки, изображая на них Спасителя, Божию Матерь и разных св. угодников Божиих. Молитва и чтение и здесь были неотлучными ее собеседниками. В таких занятиях Вера. Александровна провела в доме крестьянина Трофимова девять месяцев¹.

Враг ли рода человеческого позавидовал подвигам благочестия Веры Александровны, или Господу угодно было испытать веру ее, только она, избегая славы людской, подверглась бесславию. В бытность ее в Березовском Рядке становой пристав заподозрил ее в бродяжничестве и потребовал от нее паспорт; но, не получив, он отправил ее в валдайский суд, который за укрывательство приговорил ее к заключению в острог. Здесь начались новые допросы и исследования, но никто не мог узнать от нее, кто она и откуда. Когда в последний раз настоятельно спросил ее следователь: «Скажи мне, кто ты такая?» — она ответила: «Если судить по-небесному, то я прах-земля, а если судить по-земному, я выше тебя», — и с этими словами навсегда заключила уста свои: с этих пор в течение более 25 лет уже не говорила ничего, исключая двух случаев, о коих сказано будет ниже. Что заставило Веру Александровну скрыть свое происхождение и звание, это остается тайною. Строгость ее жизни, преданность Богу и любовь к ближним не дозволяют предполагать что-либо худое в ней. Скорее надобно думать, что она скрывалась от своих родных или даже родителей, которые могли бы остановить ее на пути к Царствию Небесному по земным расчетам.

Из Валдая Вера Александровна переведена была в новгородский острог, где содержалась почти полтора года. Отсюда ее отправили в дом умалишенных при Колмовском богоугодном заведении, где провела также почти полтора года. Наконец дело решилось тем, что когда не найдено было в ней помешательства рассудка, а между тем жизнь ее постоянно выражалась в подвигах благочестия, по ходатайству блаженной памяти графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской она определена была в Сырков девичий монастырь. Таким образом Вера Александровна в течение почти трех лет испытывала и тяжесть суда, и тяжесть заключения в остроге и в доме умалишенных. Все это она перенесла с благодушием и христианским терпением, а впоследствии писала об этой жизни так: «Мне хорошо там было; я блаженствовала там; благодарю Бога, что Он удостоил меня пожить с заключенными и убогими. Господь не то еще терпел за нас грешных». В остроге все время да не исходит из уст ваших» (Ефес. 4, 29), и: «всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный» (Мф. 12, 36), положила себе за правило — лучше не служить словом на пользу, чем вредить им себе и ближним, и оградила уста свои совершенным молчанием. Видно, сильно на нее подействовали и слова апостола Иакова: «Аще кто в слове не согрешает, сей совершен муж, силен обуздати и все тело» (3, 2).

Не лелеяла она тела своего, но истощала и удручала возможными способами. Со времени поступления в монастырь она не пользовалась общим столом сестер, а келейница однажды в день приносила ей из столовой самую малую часть пищи и хлеба, подавая ей в окошко кельи; но и эта малая часть не вся употреблялась ею, потому что почти каждый день посещали ее нищие, которые находили у нее приготовленную для них пищу и денежную милостыню. Сверх того, она несколько раз жестами показывала келейнице, что пища хороша, но она не хочет есть. Если же нищие не приходили к ней за пищею, она вечером выносила пищу в свой садик и тут кормила птиц, тотчас прилетавших к ней, лишь только она являлась в садик. Иногда же она хлеб раздробляла на мелкие кусочки и подсушивала. Таким образом всю дневную пищу Веры Александровны составляла едва ли не одна малая просфора с чашкою чая или воды. Давалась ей и булка, но ее всегда видели или у нищих, или у бедных сестер монастыря. Рыбного и молочного почти вовсе не употребляла, только в двунадесятые праздники разрешала на самую малую часть черной икры и одну чашку кофе со сливками. Это составляло для нее велие утешение. В течение первой недели Великого поста только в среду и субботу она употребляла по одной малой просфоре с водою, а в прочие дни не употребляла ничего; на Страстной же неделе вкушала просфору только в один четверг. Чай пила Вера Александровна иногда и дважды в день в малом количестве, но всегда после литургии. Когда же не случалось ей быть у литургии, она брала самую малую часть освященного артоса, запасенного ею на целый год, влагала ее в чашку, вливала туда чайную ложку красного вина и часть теплой воды, потом становилась на молитву, которая продолжалась довольно долго, вычитывала дневные Апостол и Евангелие, потом употребляла артос и затем уже пила чай с просфорою, а по вечеру с самою малою частию булки, что и составляло единственную ее дневную пищу.

Все, чем интересуется в жизни человек, не интересовало Веру Александровну. Когда благодетели присылали ей деньги в небольшом количестве, она немедленно раздавала их бедным сестрам в монастыре, странным и нищим, не оставляя для себя ни копейки. Если же присылали в значительном количестве, она передавала их келейнице на отопление, освещение, ремонтировку кельи и на покупку нужного для содержания.

В одежде соблюдала она особенную скромность. Келейною одеждою ее были белое коленкоровое платье и такой же чепец. Для выхода в церковь — черный люстриновый салоп, или старинная шинелька на вате с капюшоном и кушачком, черного коленкора сборчатая шапочка и теплый платок.

Кроме сего ничего у нее не было. Однажды графиня Анна Алексеевна Орлова прислала Вере Александровне салоп на лисьем меху. Она не согласилась носить его и, взяв лоскуток бумаги, написала: «Много благодарю, но лучше бы она прислала овчинный, — этот мне не годится». В другой раз келейница, заметив, что теплый платок, которым Вера Александровна покрывалась, сделался ветх, купила ей новый; но она отдала его бедной страннице. Келейница, узнав об этом, купила ей другой — она и этот отдала неизвестно кому. Оскорбленная этим, келейница сделала Вере Александровне замечание: «Мне обидно, что я покупаю для вас, а вы отдаете чужим людям». Она в свое оправдание написала: «Матушка! Не скорби, не печалься, у меня все цело, я его подальше спрятала — поцелее будет, а после и тебе пригодится, мне довольно и того, что имею». Такова была нестяжательность и кротость Веры Александровны.

Она видела больше нужды ближнего, нежели свои. Поэтому и в келье у нее не было ничего лишнего. Все убранство ее состояло в следующем: несколько икон, между коими первое место занимал образ Христа Спасителя в узах, писанный на холсте (хорошей работы), который сопутствовал ей и в путешествиях, в остроге и в доме умалишенных, и она благоговела пред ним, затем — шкаф с книгами, налойчик для чтения, два простых стула, маленький самоварчик с принадлежностями, убогая кровать, на которой лежал тонкий войлочек, покрытый простынею и легким белым одеялом, и две маленькие подушечки и, наконец, часы с кукушкою, на которых около циферблата живописно изображена была пастушеская жизнь. Но это изображение Вере Александровне не понравилось: она покрыла его бумагою, исписанною изречениями из Священного Писания, напоминающими час смерти и Страшного Суда.

Неизвестно, почему Вера Александровна никогда не носила ни гарусных, ни бумажных, ни белых чулок, а сшивала себе из белого коленкора мешочки и их употребляла. Но при добровольной нищете своей Вера Александровна как в одежде, так и во всем любила чистоту и опрятность.

Непрестанная молитва и чтение Божественных книг были постоянным ее занятием. Настольными книгами ее, кроме Богослужебных, были: Библия, жития и творения св. отец. Первые дни недели, т. е. понедельник, вторник и среду, она проводила в строгом затворе в своей келье и никого к себе не принимала, даже и келейницы, от которой и пищу, как замечено выше, принимала в окно. Случалось, особенно летом, когда монастырки часто проходили мимо ее (низменной) кельи и тем развлекали ее внимание, она уходила на целый день на чердак своей кельи, где устроена была самая малая комнатка, и там невозмутимо молилась и беседовала с Богом.

Среди своих подвигов сколько укрепляла Вера Александровна телесные силы свои сном, это мало известно. Если и ложилась она отдохнуть, то на самое короткое время; да и самая кровать ее не могла располагать к продолжительному и спокойному сну. Нередко случалось келейнице, по болезни Веры Александровны, переменить на кровати ее простыню, наволочки или одеяло — и она всегда находила под тонким войлоком по бокам кровати положенные несколько полей дров, а под подушками кирпич, обшитый белым холстом. Однажды келейница спросила ее: «Для чего у вас накладены на кровати дрова? Ведь они мешают вам после трудов отдохнуть спокойно, а особенно теперь, при болезненном вашем положении?» Она знаками показала: «Для того, чтобы не скатиться с кровати». Но едва ли показание это было справедливо. Скорее надо думать, что дрова образовали для нее гроб, напоминающий предел и кратковременность земной нашей жизни, в который ложась, Вера Александровна как бы отходила на вечный покой; а кирпич служил ей вместо подушки. Кроме того, многие из монастырок, подстрекаемые любопытством, что делает Вера Александровна ночью, когда огонь у ней почти никогда не потухал, иногда далеко за полночь подходили к келье ее и чрез убогие занавесочки всегда видели неугасимую лампаду пред образом Спасителя, восковую свечу² у налоя, а Веру Александровну или стоявшею на коленях на молитве, или читавшею у налоя.

После молитвы и чтения, в самые короткие часы досуга или отдохновения, Вера Александровна не была без дела. Она или вязала из гаруса четки, или клеила из простой бумаги маленькие коробочки, которые, украсив крестами и изречениями Священного Писания и св. отец, наполняла мелкими хлебными сухарями, и эти коробочки отдавала посетителям, когда кто из них желал иметь что-либо от нее на память. Отдавая их, она всегда просила помолиться о спасении души ее.

Вера Александровна ко всем питала неограниченную любовь и молилась за всех, но строго соблюдала келейные правила затвора. И потому посетителей в простые дни недели к себе в келью почти никогда не принимала, разве только каких- нибудь странных, нищих и убогих, и то в известные часы дня, принимала для того, чтобы сделать им какое-либо вещественное вспомоществование. К детям, странным, нищим и убогим питала особенную любовь. Однажды на неделе приехали в монастырь богомольцы и пожелали видеть ее. Вера Александровна показала ей, что она больна и принять не может. Келейница сказала, что богомольцы просят ее молитв. Она написала на бумаге: «Я мо-люсь и помолюсь за них, и бегу от них, — одному дверь открою, всем растворю и сама уйду». С тех пор келейница уже не беспокоила ее. Желающие могли видеть ее только при выходе из церкви.

В воскресные и праздничные дни прием посетителей был таков: по входе посетителя в келью она, сделав несколько поклонов пред иконою Спасителя, кланялась посетителю почти до земли и садила его. Если посетитель просил молитв ее, она, поклонившись ему в ноги (это был знак, что она просит взаимных молитв), вставала на молитву и продолжала ее довольно долго. Если кто просил ее советов, она довольно ясно знаками показывала, что он должен был делать; а если посетитель был грамотный, она подавала ему книгу и сама ее открывала или предлагала открыть посетителю — только в книге всегда открывались такие мысли, которые всегда были близки к обстоятельствам жизни посетителя. Многие рассказывают, что из безмолвной беседы с Верою Александровною они почерпали полную веру в Бога и уверенность в Его промысле о нас; иные получали утешение в скорби; другие немедленно видели исполнение того, что знаками показано было Верою Александровною в обстоятельствах их жизни. В 1856 году жена одного полковника из Петербурга, М. И., у которой сын, 5 лет от рождения, постоянно хворал, приехала с ним в Новгород помолиться св. угодникам о его выздоровлении; затем посетила и Сырков монастырь и, по слухам зная о Вере Александровне, обратилась к ней с просьбою помолиться о больном ее сыне. Вера Александровна приняла ее по обыкновению и, выслушав просьбу ее, молилась с ними довольно долго, потом, поцеловав малютку в голову, она правою рукою показала на икону Спасителя, а левою на землю и потом простилась с ними. И что же? По приезде домой малютка еще сильнее захворал и чрез месяц скончался: тело пошло в землю, а дух — к Богу, что знаками показала Вера Александровна.

Спустя два года был точно такой же случай с одною из придворных дам и ее младенцем, только с тем различием, что Вера Александровна последнего, взяв на руки, положила к иконе Спасителя и, поцеловав его в голову и поклонившись ему, написала на бумажке: «Блажен Саша» (его звали Александром). И этот младенец чрез несколько дней скончался.

Много молилась Вера Александровна, и Господь внимал ее молитвам. В 1853 году одна из сестер монастыря преставилась в вечность. Предсмертные минуты ее хотя были и немучительны, но довольно продолжительны. Двои сутки она лежала без всякого движения, без чувств и сознания. Собравшиеся сестры молились о страждущей, читая каноны и акафисты Спасителю и Божией Матери. Одной из сестер пришло на мысль попросить Веру Александровну помолиться об умирающей и с благословения настоятельницы, которая находилась тут же, пошла к ней. Вера Александровна встретила пришедшую на крыльце своей кельи, и лишь только последняя объявила свою просьбу, она тотчас же пала на колени и с воздеянием рук пред открытым небом сделала несколько земных поклонов, потом поклоном же простилась с пришедшею. Лишь только просившая молитв Веры Александровны переступила порог кельи умирающей — умирающая отдала земле последний вздох.

И я также испытал силу молитвы и ведения будущего Веры Александровны. В 1854 году Господу угодно было лишить меня жены, оставив при мне двух малолетних сыновей (старшему 21/2, а младшему IV2 года). Много слез пролито мною о ничем не заменимой потере. В чужом краю, без родного в доме, при чужом распоряжении домашним хозяйством, при весьма скудных средствах к содержанию и, наконец, при слабости моих физических сил — много горя предвидел я в будущем; а мысль, как воспитать малолетних детей без матери, убивала меня. В сороковой день по смерти жены я, взяв с собою детей, отправился в храм Божий принесть Бескровную Жертву. После литургии, помолившись на могиле жены, подавленный чувствами горести, не видел я ничего меня окружавшего. При возвращении в храм неожиданно встретилась со мною Вера Александровна. Поклонившись мне в ноги и получив благословение, она рукою показала прежде на могилу моей жены, потом на икону Божией Матери, изображенную на западной стене храма, и наконец на меня с детьми. Из этого я заключил, что жена моя молится о нас Владычице. Затем она взяла детей моих к себе в келью, ласкала их и, помолившись Богу, подарила им пространный катехизис.

В конце года по кончине жены, вследствие ли молитв Веры Ал., или Промыслу угодно было утешить меня в скорби и утвердить мою веру в Него, только видел я незабвенный для меня сон в ночи на 26 июня 1855 г. Мне казалось, будто я стою за раннею обеднею в тихвинском Большом монастыре, в церкви явления иконы Тихвинской Божией Матери, которая находится над западными вратами в башне при входе в монастырь; тут же и Вера Ал.; по окончании обедни, при спуске с крыльцов, на площадке я узрел на воздухе икону Божией Матери, поддерживаемую двумя Ангелами; по правую сторону иконы стояла моя жена, а по левую — Сыркова монастыря монахиня София Азарьева³ (строгой жизни монахиня), умершая чрез неделю по смерти жены моей, а позади меня по лестнице спускалась Вера Александровна. Увидев Владычицу, в недоумении пал я пред Нею на колени и так был тронут благодатным видением, что не в состоянии был ни плакать, ни молиться, ни мыслить, ни говорить, — а был в каком-то бессознательном состоянии. Вдруг слышу глас от иконы Заступницы: «Не скорби, не отчаивайся, живи, как начал, Я не оставлю тебя», — и, указывая на окружавших Ее, сказала: «Они молятся о тебе». Этот благодатный сон много утешил скорбное сердце мое и утвердил меня в вере в пекущийся о нас Промысл Божий. С этого времени дни мои текли спокойнее прежнего. Я, недостойный, тринадцать лет уже по смерти жены живу при том же месте — при святой обители; воспитываю и детей, которые, к славе Всевышнего, во многих отношениях оправдывают мое попечение о них. Верую в молитвы праведных, верую в заступничество Божией Матери, верую в Промысл Божий, неусыпно пекущийся о нас!

Может быть, и много было подобных случаев силы молитвы и предведения Веры Александровны в обстоятельствах жизни людей; но они остаются мало известными или, может быть, и непонятыми теми, к кому они относились.

Не без оскорблений провела жизнь свою и в монастыре Вера Александровна. Содержание ее в остроге и доме умалишенных в первые годы соблазняли некоторых из сестер монастыря. Но невозмутимая и истинно преданная Богу душа ее ничем не оскорблялась и во всем видела пекущийся о ней Промысл Божий. Без сомнения, как строгая исполнительница воли Божией, она всегда ощущала в сердце своем мир с собою, мир с ближними и мир с Богом. Поэтому ни делом, ни словом никогда не выражала испытанных ею оскорблений. В первые годы жизни ее в монастыре одна из послушниц несколько времени прислуживала ей и нередко обижалась на то, что будто бы Вера Ал. мало платила ей за труды, тогда как она, может быть, и сама ничего не имела. Однажды эта послушница подошла к келье Веры Ал. и, сотворив молитву, постучала в окно. Вера Ал., положив руку на стекло, тем показала, что теперь она принять ее не может. Послушница, оскорбленная отказом, с негодованием закричала: «Ой ты затворница-притворница!» Это слышали посторонние. Вера Ал. нимало не огорчилась этими словами. Зато Господь не умедлил наказать дерзость обидчицы. Не успела она сделать и пятидесяти шагов от кельи по каменному бульвару, как вдруг упала и вывихнула себе ногу так, что ее почти уже принесли в келью. Вера Ал. как только услышала о бо-лезни послушницы, пришла к ней и принесла все, что только имела к ее утешению; затем и по смерть свою помогала ей чем только могла, хотя послушница по выздоровлении уже и не служила ей.

В церковь Божию к каждой службе Вера Ал. ходила в четверг, пяток, субботу и воскресенье и приходила к службе, особенно к утрени, ранее всех. До начала службы она прикладывалась к иконам, ставила пред ними принесенные с собою свечи и это делала, по возможности, так, чтобы никто не видал; потом становилась на свое обычное место — в углу у самого входа в храм, так что молящиеся, не обратясь назад, не могли видеть ее, — и здесь-то приносила она пламенную молитву Господу о себе и о всем мире. Молитва ее во храме, по особенной ли ревности к Господу или уже по слабости ног, всегда почти была коленопреклоненная.

Соревнуя благочестивой схимонахине Сыркова монастыря Магдалине⁴, которая каждую субботу исповедуется и Святых Таин приобщается, Вера Ал. испросила благословение у настоятельницы монастыря и духовника своего еженедельно исповедываться и Святых Таин приобщаться. Получив дозволение, она в течение более пятнадцати лет с полным благоговением выполняла святое желание своего сердца. Исповедь приносила письменно на бумаге, которую для пропитания вручала духовнику.

Так Вера Александровна, этот неувядаемый цвет веры, надежды и любви, в течение почти двадцати трех лет в уединении, посте, молитве и молчании проводила жизнь свою в обители святой. Тихая, кроткая, глубоко сосредоточенная в самой себе, хотя и не была облечена в монашескую одежду — в подвигах благочестия нисколько не уступала самым строгим отшельникам.

Наконец Господу угодно было положить предел подвижнической жизни ее. Время кончины своей она предвидела и ясно предсказала, назначив даже место, где погребены будут бренные останки ее. Исповедуясь в последний раз в церкви (это было в Страстную субботу 1861 года), она подала духовнику своему записку своей исповеди, которую, прочитав, духовник возвратил ей. Оборотив записку другою стороною, она опять подала ее духовнику, и, поклонившись ему в ноги, встала на колени. В этой записке писала она: «Батюшка, помолитесь Господу о помиловании души моей; конец мой близок и дние мои изочтены суть».

Четверг Светлой седмицы (2 7 апреля 1861 года) был последним днем выхода ее из кельи. По обыкновению своему она в этот день вышла за ворота монастыря к башне, откуда виден Новгород, и здесь, то молясь, то сидя, как бы прощаясь со святыми угодниками Новгорода, она пробыла довольно долго. Не удовольствовавшись этою молитвою, она пошла к восточным святым воротам, откуда виден монастырь преподобного Варлаама Хутынского, и здесь, помолившись, набрала прутиков и села на них. Долго она находилась в размышлении и потом, помолясь, отправилась в монастырь. При входе в монастырь не в келью пошла, а к церкви Владимирской Божией Матери с южной стороны и, помолившись, села у стены, обогреваемой лучами солнца. Келейница, увидев ее, просила ее идти домой, потому что ветер был довольно холодный. Беспрекословно послушная всегда и во всем, она исполнила ее желание. Но, сделав около десяти шагов от церкви к югу, она остановилась, положила у ног своих принесенные ею прутики, потом, сделав три земных поклона на церковь, рукою показала на них и, наконец, подняв руки и глаза к небу и поклонившись еще раз, тихою поступью отправилась в свою келью, поддерживаемая келейницею. По возвращении в келью почувствовала озноб, потом головную боль, а в ночи заболела серьезно. С этого времени она не могла уже ходить в церковь Божию; но молитвы и келейного правила не оставляла почти до последних минут жизни.

В субботу на Светлой неделе приобщалась Св. Таин уже в келье; в неделю апостола Фомы совершено было над нею таинство елеосвящения. Но силы ее видимо слабели. В четверг той же недели пригласили меня после вечерни посмотреть ее и, если нужно, напутствовать Св. Тайнами. Заметно было у нее воспаление в легких с сильным жаром в голове и во всем теле, но память и рассудок были в нормальном положении. Среди тяжелых страданий она явила всю силу терпения; ни стона, ни сильного вздоха не слышно было от нее; она была спокойна и почти непрестанно ограждала себя крестным знамением. Когда я предложил ей, не желает ли она завтрешний день приобщиться Св. Таин, так как приближается уже суббота, срочный день всегдашнего соединения ее со Христом, — она с умилением положила руки на грудь, показывая тем свое желание. Исповеди своей она не могла уже написать, и не была и прежде ею заготовлена; но в присутствии моем была ей прочитана одною из сестер монастыря книжка монашеской исповеди.

В пяток после ранней обедни, когда пришел я со Святыми Дарами и уже начал читать молитву: «Верую, Господи, и исповедую...», — Вера Александровна, показав на свои уши, просила меня читать погромче. Правила к причащению слушала и Св. Таины принимала, сидя на своей убогой кровати. По причащении больной я хотел идти домой, но во второй комнате встретила меня ее келейница и просила (высказывая свою просьбу шепотом, дабы не обеспокоить Веру Ал.) приобщить ее и завтрешний день. Я изъявил на то со-гласие наклонением головы. Но не успели мы окончить своих, едва не безмолвных, объяснений, как вдруг открывается в спальню дверь, и тихо, чрез силу является к нам больная. Перекрестившись пред иконою Спасителя, она сложила крестообразно руки на груди, потом немедленно показала ими на икону, а потом на землю; затем, получив от меня благословение, направилась было в спальню, но без помощи келейницы не могла уже дойти до своей кровати. Будучи знаком со знаками, выражающими мысли Веры Ал., я заключил, что завтрешний день она уйдет уже к своему Небесному Жениху. К вечеру она ослабела совершенно. В 11 часов забылась. Лишь только пробило 12 часов, она пришла в сознание, открыла глаза, перекрестилась и, к удивлению предстоящих, твердым голосом произнесла: «Господи, спаси мя, грешную», — потом опять забылась. В 2 часа пополуночи снова начала было произносить ту же молитву, но язык изменил ей, и она могла произнести только: «Господи», — а прочие слова замерли на устах ее, затем и другие члены тела отказались служить ей.

В 4 часа, пред утренею, попросили меня к Вере Александровне прочитать молитву на исход души. Тихо и спокойно лежала раба Господня, изредка издавая тяжелый вздох и легкий стон, и в таком положении находилась до 6 часов вечера. Сбылось ее вчерашнее показание, что завтрешний день она не будет уже приобщаться Св. Христовых Таин. За пять минут до 6 часов вечера на устах умирающей показалась улыбка, во всю жизнь невиданная у нее; видно, Ангел Господень возвестил ее отшествие. С этого времени вздохи ее становились реже и реже. Лишь только пробило 6 часов, умирающая, вздохнув несколько раз довольно редко, закрыла глаза и сомкнула безмолвные уста свои навеки.

При обтирании тела почившей⁵, кроме креста, найден на ней небольшой холщовый корсет с завязочками на спине, которого вид ясно доказывал, что едва ли когда он снимался с ней; в нем против сердца, повыше ложечки, вшиты две записочки, из коих одна составляла молитву Спасителю о помиловании души, а другую невозможно было разобрать за ветхостию.

Лишь только разнеслась весть о кончине Веры Ал., каждая из сестер монастыря спешила в келью ее отдать последний долг примерной своей сотруднице. Сряду по одеянии тела по желанию настоятельницы по усопшей отправлена была панихида, а затем редкая из сестер не почла ее памяти отдельною панихидою. Жители Новгорода и окрестностей его также спешили в Сырков монастырь в последний раз взглянуть на строгую подвижницу, и потому в течение четырех дней над телом ее почти постоянно служили панихиды.

В третий день по кончине весьма удачно масляными красками сняли с покойницы портрет, с которого немалое число снимков разослано в разные места по просьбе тех, кто только знал и слышал о ней. Вид Веры Ал. в течение почти пяти дней нимало не изменился; тело ее в это время не подвергалось еще тлению и нимало не отзывалось мертвенностию.

Пятый день по кончине (10 мая) был днем погребения усопшей. К погребению народ из ближних мест скопился в большом количестве. Пред литургиею тело ее вынесено было в соборную церковь Владимирской Божией Матери, а по совершении литургии, по христианскому чиноположению,

Молчальница Вера Александровна на смертном одре. 1861 год

двумя местными священниками совершено отпевание усопшей, и затем тело ее опущено в могилу на том самом месте, где за десять дней почившая положила прутики, молилась на храм Божий и показала, что она здесь будет погребена. Память о ней и в настоящее время сохраняется с благоговением. Нет памятной книжки об усопших, в которой бы не было внесено имя девицы Веры.

Один из благодетелей Веры Ал., петербургский купец Н. О. С., почтил бренные останки ее приличным и по ценности своей значительным памятником. На шлифованном, длины около 2, вышиною 11/2 аршина, цокольном пьедестале на львиных металлических лапах поставлен серого гранита гроб, на верху коего высечен крест, в возглавии, на финифти, икона мученицы Веры в серебряном вызолоченном окладе и в таком же футляре за стеклом; с правой стороны гроба надпись о времени и подвигах Веры Алекс., а с левой — молитва о упокоении души ее.

Этим я должен бы и закончить свой рассказ; но, может быть, кто-либо из читающих мои строки скажет: не сказал того, кто была Вера Александровна по происхождению. На это, как уже я заметил выше, ничего положительного сказать не могу. Вид Веры Ал., любовь ее к особенной чистоте и опрятности во всем могут свидетельствовать об ее высоком происхождении. Это же могут подтвердить следующие два случая.

В первые годы жизни в монастыре однажды Вера Александровна сделалась больна горячкою и, должно быть, в беспамятстве скрылась из монастыря. Долго келейница искала ее, но не могла найти; наконец по распоряжению настоятельницы послано было несколько послушниц искать ее. После долгих поисков близ самого монастыря в кустах нашли ее молившеюся на коленях. Когда келейница, заботившаяся о ней, как о младенце, сделала замечание: «Матушка Вера Александровна, вы больны и вышли на открытый воздух! Это для вас будет вредно», — вдруг, сверх чаяния бывших тут, Вера Александровна произнесла: «Матушка! Мне здесь хорошо». Келейница, воспользовавшись этим, начала расспрашивать ее кое о чем, но она молчала. Наконец на убедительную просьбу сказать, кто она и каких родителей,

Вера Александровна ответила: «Я прах, земля; но родители мои были так богаты, что я горстью выносила золото для раздачи бедным; крещена я на белых берегах».

В другой раз, уже в предпоследние годы жизни, Вера Александровна опять сделалась больна, но была в полном рассудке. Келейница, опасаясь за жизнь ее, убедительно просила ее открыть, кто ее родители или родные, и обещалась, если Господу угодно будет взять ее к Себе, написать им, чтобы они знали о кончине и помолились о ней. Вера Александровна по этой просьбе сначала показала на икону Спасителя, потом взяла брусок и небольшой камень, и брусок несколько раз начала наклонять к камню, как бы первый кланялся последнему, показывая, может быть, тем, что родители ее были язычники. Как бы то ни было, происхождение ее все-таки доселе остается тайною.

Вера Алекс, скончалась около 55 и никак не более 60 лет от рождения.

Вечный тебе покой, кто бы ты ни была, достоуважаемая и приснопамятная девица Вера! Твоими молитвами обитель наша существовала в мире, тишине и благоденствии. Если и теперь ты имеешь дерзновение пред Престолом Господним, помолись, дабы живущие в обители нашей, подражая тебе, более и более преуспевали в подвигах благочестия.

Новгород,

Сырков, девичий монастырь.

24 апреля 1868 года

1. О жизни Веры Ал. у крестьянина сообщила мне его дочь, которая вместе с отцом и Верою Ал. была взята в острог за то, что Вера Ал. жила у них в доме.

2. Вера Александровна никогда не употребляла в своей келье ни сальных, ни стеариновых свечей, а только восковые.

3.  При напутствовании мною в последний раз Святыми Тайнами монахиня София просила меня не скучать о потере жены, обещаясь с нею молиться о мне у Престола Господня.

4. Схимонахиня Магдалина по настоящее время находится в живых. 37 лет как она уже облечена в схиму, 49 лет в монастыре и 89 лет имеет от рождения. При таких преклонных летах и слабости сил от понесенных трудов и по сие время, хотя и чрез силу, каждый день и к каждой службе ходит в церковь Божию.

5. Надобно заметить, что во все время пребывания ее в монастыре никто, даже келейница, не видала наготы тела и открытой главы Веры Ал. до самой кончины ее.

Текст печатается по первой публикации. : Лебедев И. Девица Вера Александровна молчальница // Странник. Ежемесячный духовный журнал. СПб., 1868. Июнь. С. 95-116